Давно это было...

    Из донских Раздор мимо азовских стен темными ночами пробирались на долбленках в море донские казаки. Мимо шуршащих камышей тихо пробирались в открытое море и шарили около берегов турецких. Встретится в море турецкий купец и не ждет пощады. И ков­ры, и золото, и самоцветные камни складывались на дно большой атаманской лодки и сплавляли в родные Раздоры и другие станицы, приютившиеся у задумчивого Тихого Дона. Удал был старый казак Казан. Знал он прекрасно турецкие берега, знал богатые села турецкие и не раз он побывал в самом Синопе, что шумел и гремел на все Черное море. Много казаков за Казаном ходило. Знали, ко­му голову доверить. Стоило ему гукнуть, как загремят весла на Дону и поползут по реке утлые лодочки. Стар был Василий Казан, но не было морщин на его лице. Только шрамы одни. Да ведь шрамы не в счет, со шрамами на майдане заметнее бу­дешь. Бороду брил Василий, но в усах, черными жгутами лежавшими на губе, вилась седина. Как-то сказал Василий старому раздорскому попу:

     - Хочу на ризу Богородице жемчугов привезти.

     Знает поп Василия. Грозить пальцем:

     - Али за Зулейкой соскучился?

     - Много их у меня было, было из-за одной лицо морщить. Что скучать за одной, коли другие еще будут.

     Сказал Василий, что попутчиков ищет. Зашумела улица. Пестрой толпой спус­тились к реке.

     - Едем! Взглянул Василий на попутчиков.

     -Хватить ли золота на всех молодцов?

     - Не хватить - еще съездим.

     - И ты, Игнат, едешь?

     - Еду, Василий Данилыч.

     - А Марья не плачет?

     - Девичьи слезы - роса, больше в Дону воды будет.

     - Ладно, дело твое.

     Перекрестил поп уходящие лодки и пошел домой.

     - Ой, иссохнет девка за Игнатом, - сокрушался старый казак. - Много ихней сестры видал, все одинаковы что турецкие, что полячки, что татарва проклятая - слезы льют ручьями, любят нашего брата жарко. Но Марья Игнатова всех превзошла. От Бога такая любовь.

     Хмурится Игнат. Тревожит его сердце атаман, жжет своими словами. И поехал он ради Марьи, чтобы были у нее перстни золотые с зелеными камнями, чтобы были у нее сережки аметистовые.

     - Пойте, ребятушки, пока мимо родных мест проплываем. Дальше к турецким берегам приумолкните, - не спят басурмане, смотрят глазами зоркими за рекой и за ка­мышами: не покажется ли лодка казачья?

     Поют казаки. Кланяются им вербы старые встречные, ласково шепчет и при­ветливо побережный камыш, птица небесная славит их удаль казачью.

      Щедрую добычу море послало казакам. Везли купцы турецкие в Азов и шали прекрасные, и ковры пушистые с разводами по зеленому полю, а камней разноцветных и не счесть. Черпает воду атаманская лодка, добычей груженая. Вот-вот затонет. Но не камням рад атаман, не коврам заморским, а красавице-дочке паши синопского, что ехала в Азов к знатному дяде. Не для Василия Казана она наряжалась. Не для Василия тело нужное холила и чадрою лицо от лучей солнечных и мужских взглядов закрывала. А досталась Василию. Увидал ее Василий и за ус черный с седым волосом на подусники взялся.

      - Отплывайте, ребятушки, в родные Раздоры. Жемчуга и аметисты лучше попу на церковь отдайте, пейте и атамана вспоминайте. Погуляет он с турчанкой и воро­тится домой. - Опасно, атаман, как бы тебе из-за басурманки не погибнуть.

      Видывал виды Василий Казан и знает, как с турчанкой обращаться.

      - Больше ночи не стану валандаться!

      - Я на берег с ней сойду, а Игнат меня в лодке подождет.

      Тихо ударили веслами казаки и уплыли. Снес старый Василий на берег турчанку, остался Игнат в лодке.

      Долго лежал на ковре Игнат и на небо глядел. Звезды считал и Марью вспоминал. Заснул. Целовала его луна в уста бархатные. Пробралась в густые камыши и ласкает Игната. Колышется грудь казачья молодая. Чудится, будто Марья целует и по лицу нужной гладить рукой. А когда луна ушла за голубые тучи и солнце раннее показа­лось, проснулся Игнат. Долгая ночь атаманская. Не натешился при луне, надо ему и солнце позвать в свидетели своей радости. Сошел на берег Игнат, из камышей вы­бирается. Ступает тихо, чтобы не спугнуть любовь атаманскую. Вышел в луг и по траве высокой зеленой идет. Слышит стоны, близкие и знакомые.

      - Никак атаман стонет!

      Подошел к вербе одинокой, старой, дуплистой. Видит, сидит атаман, опустив голову.

      - Василий Данилыч! Что с тобой? - Ты что ли, Игнат?

      - Я, Василий Данилыч. Простите, что потревожил вас и от лодки уйти осмелился. На стоны ваши пришел.

      - Спасибо, Игнат, спасибо! Пропал бы я без тебя собачьей смертью.

     Ты посмотри на своего атамана!

     Нагнулся Игнат и отпрянул назад. Вместо глаз, у Василия кровавые пятна, кровь запеклась в глазных впадинах.

      - Турки ночью пробрались по берегу и поймали меня. Отняли девку, а мне кинжа­лом глаза выкололи. Отомстил Гасан-Пли, отвел свою душу за любимую жену. Ста­рые у нас с ним были счеты!

      - Что же делать-то будем, атаман? - спросил Игнат.

      - Есть у меня к тебе просьба великая. Отвези меня под Раздоры, Игнат, и оставь на бугре. Посижу я на нем, воздухом степным надышусь я, звон колокольный послушаю да брошусь на сердце к батюшке Дону. Он меня похоронит!

      - Ехали бы в Раздоры, Василий Данилыч. Мы бы тебя, атамана нашего, покоили, а потом сели бы в лодки и отомстили туркам за обиду твою.

       - Стыдно, Игнат, мне в Раздоры ворочаться. Засмеют старые казаки. Скажут, из-за девки света не видит старый Василий Казан.

       Вырезал Игнат посох Василию и довел до лодки. Обмыл ему лицо, завязал чис­тою тряпкою и на весла сел. Плыли день, плыли два и на третий показался бугор, что около Раздор высится. Зеленеет бугор, как коврами, травой устланный. Слезли с лодки и пошли на бугор. Сел Василий Казан на бугре и к звону колокольному, что ветер из близких Раздор приносится, прислушивается. Плачет старый атаман. Оставил его Игнат одного, сам в сторонку отошел. Следить за слепцом. Видит, вдруг поднялся атаман, посохом впереди себя шарит и к обрыву идет. Подошел к ропоту волн речных прислушивается. Водит посохом над бездной.

      "Смерть принять решил атаман", - подумал Игнат и на ноги поднялся.

      Отошел атаман от края, Игнат его спрашивает:

      - Али смерти боишься, Василий Данилыч? Кажись, не срамили тебя, сабли турецкие, не пугали пули каленые!

      - Страшную смерть Господь Казану посылает за его прегрешения!

       Отошел опять Игнат в сторону. Снова к краю пошел Василий Казан. Твер­до ступает, шарит край своим посохом. Расступается трава, сочувствует слепому атаману. Дошел до драя и остановился Казан.

       Повел посохом по бездне и назад повернул. Глубоко вздохнул Игнат. Пропала доблесть казачья. Ослеп атаман и за жизнь цепляется. Встал Игнатъ на твердые ноги, помолился на церковные главы далекие, шепнул:

       - Прости, Марья, за святое рыцарство душу свою молодую отдаю. Вместе с атаманом погибну, зато будет вечно жить казачья удаль. Давай руку, помогу, Василий Да­нилыч!

       Обрадовался слепец, плачет:

       - Понял душу мою, Игнатушка.

       Самого себя, ради моей подлой души, в жертву приносишь. Марья-то как будет!

      Отдернул, было, руку Игнат. Вспомнились Марьины глаза и губы сладкие. Но минуту, не больше, это продолжалось. Снова Василий почуял близко руку Игнатову.

       - Идем, атаман! Обопрись на меня, Василий Данилыч!

       Вместе подошли к обрыву бугра, вместе шаг последний сделали.

       - Прощай, Игнат, - крикнул Василий.

     "Про..." ответило эхо далекое. Расступились волны донские, закипали, запенились. Схоронили атамана Василия и молодого казака Игната.

 

............................

    

    Бурлит под бугром омут глубокий. Дна в том омуте не достанешь. Ручной пароход медленно проходить под бугром в тихую ночь. Если взглянет из-за туч луна, она осветить две фигуры на высоком бугре. То казак Василий с Игнатом к краю подходят. Днем они в ветлы седые превращаются. Днем ведь солнце палит, печет!

Виктор Севский. (журнал "Донская Волна №13 2 сентября 1918 года)

 

Его отец сотник Алексей Васильевич Краснушкин с 20 июня 1892 года - участковый мировой судья 1-го участка, (камера мирового судьи в Раздорской на Дону станице).

Информация: Краснушкин Алексей Васильевич сын хорунжего, казак Филоновской станицы родился 20 мая 1862 года. Образование: окончил Урюпинское реальное училище и Варшавское пехотное юнкерское училище по 2 разряду. В службе казаком с 1 января 1881 года. Учителем 1-го Донского окружного училища с 18 сентября 1882 г. В полку №14 с 20 июля 1884 г. Юнкером с 22 сентября 1884 г. Подхорунжим с 3 августа 1885 г. Произведен в хорунжие 9 февраля 1886 г. В полку №3 с 9 февраля 1890 г. Сотником с 3 октября 1890 г. Участковым Мировым Судьей 1-го Донского округа с 20 июня 1892 г. С 7 февраля 1897 года – титулярный советник.

Жена: Надежда Александровна (Кунакова) дочь казака Константиновской станицы Кунакова Александра Григорьевича (1812 г.р.) из дворян, ее мать: Кунакова (Магнышевская) Евдокия Николаевна дочь есаула Раздорской на Дону станицы.

Дети А.В. Краснушкина: Вениамин р. 22 августа 1891 г., Надежда р. 7 августа 1894 г.

Их сын: Краснушкин Вениамин Алексеевич казак Константиновской станицы талантливый журналист Всевеликого Войска Донского. В 1918-1919 гг. редактор-издатель ростовского журнала «Донская Волна». Литературный псевдоним - «Виктор Севский». Расстрелян большевиками в Ростове в 1920 - 1921 гг.